Думается мне, всякий мыслящий человек, жизнь которого предполагает грань между бурной "внешней" деятельностью и рефлексивным "внутренним" диалогом, сталкивается с проблемами осмысления, которое непременно основывается на субъективизме интроспекции как таковой. Самонаблюдение, возведённое в высшую степень, — это попытка найти общие закономерности, принципы, необходимости и цели утаскивающей в пучину бессмыслия суетной жизни дискуссий, новостей и толков. И вот тогда-то человек, включивший в себе филолога (то есть начавший искать повсюду логос как некий абсолют), оказывается перед небытием — тем, что, по сути, своей страшной космической бесконечностью обесценивает эфемерные душевные порывы.
Но можем ли мы судить о небытии в состоянии жизни? Можем ли мы страшиться того, к чему приходим одним только логическим оперированием — без учёта чувств? Если уж мы размышляем о смысле, есть ли смысл в этих муках? Ежели возникает внутренний конфликт, всегда отражаемый на собственном душевном состоянии, значит, необходимы методы обретения гармонии как созвучия несозвучного, как согласия несогласного. Спасение я нахожу в трёх аспектах:
1. Человек
2. Культура
3. Природа
Разъясню. Погружение в другого человека — то, что мы называем общением, — может стать смыслом существования человека как социального существа. Вполне понятен страх перед одиночеством, лекарством от которого всегда является обретение связи с кем-нибудь другим. Эта связь может откликнуться в дружбе или любви и в идеале становится неиссякаемым источником индивидуальной, личностной энергии. Индивид—индивид, эго—эго — давайте же пользоваться тождественностью и равноценностью межчеловеческой связи.
Погружение в природу, напротив, обусловлено биологической природой homo. В лесу, в степи, на море, вобрав в себя чистый воздух совершенной в своей естественности свободы, мы растворяемся в радости от слияния с объективным, существующим вне нас, но не вопреки нам — и всегда дарящим надежду своей удивительной привязанностью к циклу, в котором золотая осень сменится снежной зимой, чтобы выглянули из-под земли подснежники и вскоре утомились под солнечной игрой до следующего года — и снова и снова будут господствовать те же правила, что и год, и век, и тысячелетие назад. Здесь, скорее, превалирование объективного над субъективным. Природа доминирует над эго, акцентирует внимание человека на себе. Индивидуальность на время может быть утрачена — потому что нет в ней смысла в этом неравноценном отношении с величественным. И это тоже ведь спасение от страданий, которые непременно сосредоточены на эго.
Культура же представляется мне своеобразным мостиком между человеком и природой (точно так же и человек может быть связующим звеном между культурой и природой — тут уже какой ракурс выбрать и какому критерию рассмотрение подчинить — я говорю о внутренних, "кодовых" законах). Если угодно, это как раз поле, в котором человеческое, субъективное начало сливается с объективным. Культура вечна, мудра, как природа, но уникальна и подвластна не вселенским, а индивидуальным, человеческим законам. Тот, кто понимает культуру, кто видит её всепобеждающий свет, вероятно, так же тонко воспринимает и природу, и человека. И наоборот это работает: в культуре прячутся ключи от многочисленных тайников, в которых томятся те самые объективные, но, увы, так и не распознанные в адекватной мере объективные истины о мироздании и о человеке — то ли как о мошке, то ли как об архитекторе. Какие универсалии объединяют музыку Баха и иконы Рублёва? А картины Кандинского и здания Гауди? А науку и искусство что роднит — ведь и то, и другое суть проявление человеческой культуры? Вот когда человек начнёт задаваться такими неожиданными вопросами, думаю, мы к чему-нибудь точно придём. И воевать уж точно не будем, ведь нацелены будем на сходства, на обретение той самой гармонии, на познание. Сам же в культуре нахожу покой и радость — наполняюсь неизвращённой человеческой энергией и очищаюсь ею, как летним дождём очищается от духоты и пыли лесной воздух.
И вот сейчас неожиданный переход совершу — знаете, чем антропология мне нравится? Наверное, тем, что человека и мир она познаёт как раз в когерентной совокупности этих трёх аспектов. Не социальное первично (как у социологов), не биологическое (как у этологов) и не индивидуальное (как у психологов) — антропология заинтересована в поиске закономерностей, которые обнаруживаются как раз в связи природного, человеческого и культурного. И даже полевые этнографические практики как метод сбора антропологических данных строятся на том, что выезжает учёный на девственную природу в экзотическое местечко да слушает человека со всем его уникальным эмоциональным опытом — и познаёт культуру, стремясь её сохранить, ей не навредив. Индейцы в типи, монголы в юрте, маори у тотема — никто глобально не мыслит, у всех свои индивидуальные, субъективные, по разным причинам и под разным воздействием сформированные представления о мире, но все проявляют одну общемировую, человеческую культуру, все выражают триединый источник энергии и смысла.
